Delusion

[4ever-lost-souls]

Автор: RossomahaaR
Фэндом: "Рисунки на крови"
Пэйринг: Тревор Мак-Ги/Захария Босх
Жанр: ангст, даркфик, повседневность
Рейтинг: NC-17
Комментарий: действие разворачивается после спэшела "Мать твою, мы едем на Ямайку!" и перед "Нектаром души".
Дисклеймер: персонажи принадлежат Брайт. Выгоду не извлекаю.

Захария поднял очки на лоб и потёр уставшие глаза. Задание выполнено, можно отключить компьютер и наконец-то покинуть офис. Босх потянулся, усмехнувшись: какая ирония судьбы – он, хакер, на хвосте которого висели ФБРовцы, теперь работает на Systems Centrum Europa. Фактически он являлся фрилансером, но всё же иногда ему приходилось наведываться в офис, когда случался аврал. Вот как сейчас. И он был рад поскорее уйти оттуда, из удушливой атмосферы правил и обязанностей.
Зах надел куртку, и некоторое время постоял на крыльце, будто привыкая к сырому октябрьскому воздуху. По сравнению с Новым Орлеаном, Потерянной Милей и тем более Ямайкой, климат Амстердама казался ему довольно прохладным. Но промозглый ветер – фигня, по сравнению с безопасностью, комфортом, а главное, возможностью заниматься любимым делом.
Босх зашагал по улице, непроизвольно поёживаясь от ветра, дующего с каналов. Небо затянули плотные серые тучи, грозящие излиться затяжным дождём, но перспектива вымокнуть ничуть не портила настроение Захарии – день прошёл не так уж плохо, а дома его ждёт Трев.
Тревор пересмотрел скетчи, накопившиеся за неделю и готовые стрипы, и принялся делать пометки в блокноте, пытаясь ухватить ещё не оформившуюся идею за хвост. Капли дождя дробно стучали по стеклу, но этот звук ему нравился – почему-то он ассоциировался с уютом. Мак-Ги отложил блокнот и оглядел квартиру – он не считал это место своим домом, но всё-таки именно здесь, в Амстердаме, ему нравилось.
Он объездил много городов Америки, но все они были чужими, и не оставили после себя никаких воспоминаний, кроме ощущения одиночества и отчуждённости. Потерянная Миля не могла стать тем местом, где Тревор обрёл бы покой – разве что посмертный, хотя именно там он впервые узнал, что такое поддержка. Ямайка, с её золотым песком, тёплым морем и живописной растительностью оказалась слишком чуждой – всего там было «слишком»: резкие контрасты температур, эмоциональные жители, но самое главное – информационное голодание Заха. Отрезанный от Сети, тот изнывал целыми днями, и если первые три месяца было терпимо, то затем оба поняли, что так дальше продолжаться не может. Раздобытый компьютер только усугубил положение – он давал понять, насколько наскучил тропический рай и как сильна тоска по цивилизации. Спустя пять месяцев, беглецы всеми правдами и неправдами оказались в Амстердаме.
Здесь как-то незаметно прошёл год, занятый хлопотами обустройства. Мак-Ги и Босху повезло – их способности гарантировали высокий и вполне стабильный заработок, поэтому Зах вовсю строил планы относительно того, в какой район они переедут и какую квартиру купят, накопив достаточную сумму. Переезд планировался через три-четыре месяца, и Тревор не мог не улыбаться, видя энтузиазм Захарии – ведь это будет их собственная квартира, купленная на их совместные накопления, заработанные абсолютно честно. Год назад они и представить не могли, что их станут заботить вещи, которые оба они считали обывательскими и мещанскими.
И всё же, хоть Амстердам вполне устраивал Трева – и с эстетической точки зрения, и своим ментальным климатом, влиться в новую среду ему было всё так же сложно. И дело даже не в том, что за год он только-только начал овладевать языком (тогда как Зах свободно говорил на голландском уже через три недели), просто он до сих пор не мог привыкнуть к специфике общения в тусовках, которые так любил Босх. Его сбивали с толку развязная фамильярность и нарочитая демонстративность отношений. Хорошо, что Зах это понимал, и не усугублял положение, ловко отшивая заинтересовавшихся ими парней или девушек.
Хлопнула входная дверь, Босх немного повозился в прихожей, стаскивая ботинки и куртку, и улыбнулся вышедшему навстречу Тревору:
- День прошёл продуктивно?
- Вполне, - кивнул художник и провёл ладонью по мокрым волосам Заха:
- Совсем промок, простынешь же.
- Да и пусть! – беззаботно отозвался Захария, приобняв Тревора. – Я просто не мог не пройтись, после того, как весь день проторчал в этой долбанной офисной коробке! Поездку в автобусе я бы точно не выдержал.
- В душ шагай, - притворно проворчал Тревор, подталкивая бывшего хакера в спину.
- Только с тобой, - осклабился Босх, резко развернувшись и обняв Трева за торс, сцепив руки в замок, а затем тихо прошептал ему на ухо: - Я скучал.
- Я тоже, - улыбнулся МакГи, потрепав его по всё ещё влажным волосам, в кои-то веки не топорщащимся в разные стороны.

Зах проснулся среди ночи. По карнизу всё так же стучали капли дождя. Полоска лунного света, падающая из окна, жемчужным светом высвечивала паутину шрамов, покрывшую внутреннюю сторону левой руки Тревора от запястья до сгиба локтя. Босх знал, что это не следы заигрывания со смертью, а отметины самопознания – испытание контроля над собой, попытка проникнуть в тайны плоти и приношение жертвы искусству – как дань памяти погибшей семье. Захарии мучительно захотелось коснуться чувствительных шрамов, как тогда, в Потерянной миле, когда тонкая кожа разошлась под его губами. Тогда он испугался, теперь хотел этого.
Зах испытал мучительное возбуждение, когда представил, как припадает губами к тонкой нежной коже, и никогда не заживущие шрамы лопаются, наполняя рот восхитительно горячей, солёной кровью. Тревор не просыпается, но хмурит брови, дыхание его становится поверхностным. Босх целует его в сгиб локтя и снова жадно впивается ртом в открывшиеся раны, жадно глотая кровь, чувствуя, как Мак-Ги дышит всё тяжелее, видя, как белеют его губы…
Босх скользнул рукой под одеяло и сжал эрегированный член, но прикосновение к себе будто отрезвило, он больше не чувствовал возбуждения. Чёрт возьми, да он только что фантазировал, как будет медленно убивать Трева! Ему сделалось противно. Что вообще на него нашло? Захария осторожно убрал прядь волос любовника, лезущую ему в лицо, и наблюдал за спящим Мак-Ги, испытывая раскаяние пополам со жгучей нежностью, пока сам не заснул, убаюканный его спокойным, ровным дыханием.

За завтраком Тревор заметил, что Зах ещё бледнее обычного, круги под глазами обозначились чётче, и придавали ему нездоровый, утомлённый вид.
- Ты в порядке?
- В полном! – бодро заверил Босх, надкусывая бутерброд.
- По тебе не скажешь, - хмыкнул Трев. – Наверняка простыл вчера.
Захария рассмеялся, глядя на хмурящегося Мак-Ги, старательно маскирующего заботу под недовольство, как будто стесняясь этого чувства. И снова сцена ночного наваждения встала перед глазами. Босх резко поднялся из-за стола:
- Всё хорошо, правда. И пойду я – совсем забыл, мне заказ нужно доделать.
Тревор кивнул и проводил любовника подозрительным взглядом.
За день Захария смог избавиться от засевшей в голову пугающе-возбуждающей сцены и фантомного привкуса на языке. Трев, занявшись рисунками, наконец-то перестал буравить его подозрительным взглядом, и день прошёл спокойно, обошлось без расспросов и выворачивания внутренностей души друг перед другом. Спать легли как всегда далеко за полночь. Зах свернулся под боком у Тревора, ощущая привычные объятия. На Ямайке они только и делали, что занимались любовью, ощущая свободу от всего, что угнетало их в прошлом. Здесь же они довольствовались простой близостью друг с другом, засыпая и просыпаясь вместе, решая повседневные проблемы и споря на тему, чья очередь мыть посуду. Они исследовали личности друг друга, открывая всё новые стороны, и секс перестал доминировать в их отношениях, превратившись в приятное дополнение, а не основу.

Тревор открыл глаза. Предрассветный сумрак наполнял комнату, делая пространство призрачно-расплывчатым. Мак-Ги привычно убрал длинные пряди, лезущие в лицо, и только сейчас заметил, что руки его выпачканы чем-то красным. Машинально он лизнул пальцы – кровь. Невыносимо медленно он повернул голову и вздрогнул: Захария лежал на спине, голова его была мучительно запрокинута, а вскрытая грудная клетка щетинилась проломленными белыми рёбрами. Из вивисекторского разреза от ключиц до лобка прорастали нарциссы. Символ холодной красоты, тщеславия и эгоизма – цветы не были воткнуты в тело, они именно росли из него, вопреки всем законам реальности. Задыхаясь от нахлынувшего ужаса, Тревор вскочил на колени. Пропитавшаяся кровью простынь неохотно отлипла от спины. С трудом отведя взгляд от закоченевшего тела Захарии, Мак-Ги перевёл взгляд на свои руки – глубокий укус и царапины не оставляли сомнения в том, кто убил Босха. «Птичья страна нашла меня», - промелькнула лихорадочная мысль. И она же принесла ледяное успокоение – от предначертанного невозможно уйти. Роберт Мак-Ги понял это и не пытался избежать, в отличие от Тревора. Заху суждено было умереть, и Трев не мог помешать этому.
Художник коснулся окровавленных губ Босха, нежно пригладил чёрные волосы, разметавшиеся по подушке, затем осторожно коснулся пальцами лепестков нарциссов. Ему захотелось с головой погрузиться в остывающее нутро, коснуться губами его остановившегося сердца. Тревор потянул один из стеблей, но он не поддался, лишь что-то влажно хлюпало во внутренностях.
Мак-Ги раздвинул упругие стебли и поцеловал рваные края раны. В нос ударил тяжёлый запах крови, свежего мяса и содержимого желудка, больше не маскируемый горьким ароматом цветов. Жаль, что он ничего не помнит. Зато, наконец, может познать Заха полностью. Он опустил лицо, рассыпая огненные пряди по его сведённым судорогой агонии плечам, и царапаясь об острые обломки рёбер, лизнул сердце, показавшееся твёрдым и горьким, затем нежно поцеловал скользкие лёгкие. Погрузив руки в полость живота Босха, Тревор сжимал пальцами внутренности, будто надеясь поймать тепло. Неожиданно его снова посетило чувство утраты – Зах его и только его теперь, но Мак-Ги никогда не забудет, каким живым он был при жизни. Его голос, взгляд поразительных зелёных глаз, улыбку, манеру накручивать волосы на палец, крепкие объятия и стоны, когда на пике экстаза он выдыхал «Трев» - ничего этого уже не будет.
Тревор не сразу заметил, что по его перепачканному кровью лицу текут слёзы. Чувство удовлетворения смешалось с болью потери, как сахар и соль – неразделимо.
- Трев, - голос Заха врезался в сознание занозой, причиняя почти ощутимую боль.
- Тебя нет, - всхлипнул Тревор, гладя ладонью гладкую, белую-белую, как снег, кожу.
- Трев, проснись! – Захария тряс Мак-Ги за плечо, с тревогой вглядываясь в его лицо: по щекам художника катились слёзы, он кусал губы и судорожно комкал простыню пальцами.
Тревор вскочил так резко, вырвавшись из кошмара, что Зах едва успел уклониться от удара лоб в лоб. Ни говоря не слова, Мак-Ги откинул одеяло, порывисто поднялся с постели и принялся одеваться. Чем скорее он окажется подальше от Босха, тем лучше будет – уйдя, он не сможет ему навредить.
- Трев, что происходит? – обеспокоенно спросил Босх, пытаясь поймать его за руку и вернуть на кровать.
- Птичья страна, - бросил Тревор, избегая смотреть на любовника.
- Блять, это закончилось! Вся эта мистическая поебень осталась там, в Потерянной миле! – заорал Захария, тоже вскочив.
- Мне только что приснилось, что я убил тебя! – тоже заорал Мак-Ги, - Сцена, в духе работ моего отца.
- И что?! – всплеснул руками Босх и, схватив Тревора за предплечья, сильно встряхнул.
- Да как ты не понимаешь, - взгляд серых глаз Трева был наполнен страданием, - я псих, и действительно способен тебя убить! Вспомни, сколько раз я едва не сделал это!
Захария почувствовал, как ощутимо начал ныть шрам между шеей и предплечьем, оставленный зубами Мак-Ги, но решительно тряхнул головой и ещё крепче вцепился в вырывающегося Тревора:
- Но не убил же! И если следовать твоей логике, я такой же псих – прошлой ночью я… представлял, как пью твою кровь, - он глубоко вздохнул, закончив: – Это было так… реально…
Трев замер, а потом снова попытался вырваться:
- Пойми, в моём сне… мне нравилось, видеть тебя мёртвым!
Босх пожал плечами:
- Мне тоже нравилось пить твою кровь, пока ты умирал.
Мак-Ги мягко отстранил его, и принялся ходить по комнате взад-вперёд, запустив руки в волосы:
- Я не знаю, что это, но оно как будто не хочет, чтобы мы были вместе.
- Плевать! – мотнул головой Босх. – Я не знаю, что это и знать не хочу – мне тайн по горло хватило. Но… даже если ты действительно двинешься, я тебя не оставлю, - он подошёл к Тревору, замершему у окна, и обнял со спины. – Обещай, что ты… что… - голос его сорвался.
Трев обернулся к нему и прижал к себе, зарылся в жёсткие волосы лицом:
- Я не уйду. Если я почувствую, что… изменился, я просто убью себя раньше, чем причиню тебе вред. Но я не брошу тебя, - Мак-Ги начало нервно потряхивать. Недавняя попытка бегства теперь казалась трусливой и постыдной, но это было так естественно – уйти, пока не произошло самое страшное.
- Не отпущу, - Зах всхлипнул, комкая пальцами футболку Трева.
Тревор уложил его в постель, быстро разделся и скользнул под одеяло, прижав Босха к себе. Возможно, эти сны, слишком реалистичные, лишающие рассудка, всего лишь воспоминания о пережитом. Возможно, это предупреждение. Какая разница? Тревор никогда не доверял сну, стараясь спать как можно меньше. Он вспомнил, как нарисовал Уолтера Брауна в своём комиксе про Птицу, не имея представления о том, как он выглядел, а потом был поражён сходством Захарии и выдуманного образа – вот это и было настоящим предзнаменованием, и произошло оно наяву, а не пришло во сне – именно поэтому он не позволит нави управлять своими поступками.
Он обнимал Заха, отвечая на его солёные от слёз, а не от крови поцелуи, с новой остротой ощущая, как сильно любит этого шумного, непоседливого парня, помешенного на киберпространстве, своего первого друга и любовника, единственного человека, ради которого нужно сохранить рассудок и свою жизнь, ещё недавно казавшуюся такой бесцельной. Покинув его он больше не сможет рисовать, лишившись самого сильного вдохновения – понимания и поддержки, а значит, просто медленно загнётся от тоски.
Босх путался в его длинных рыжих волосах, прижавшись как можно теснее, пытаясь объятиями передать свои чувства. Тревор – единственный человек, которого он по-настоящему любил, и искренне хотел сгладить его неизлечимую моральную травму, принимал таким, какой он есть – замкнутым и угрюмым на первый взгляд, бесконечно восхищался его талантом, радовался постепенным изменениям к лучшему, видя, как Мак-Ги осторожно открывается, смиряя своё недоверие к людям.
- Люблю тебя, - прошептал Трев, прижавшись щекой к его щеке.
- И я люблю тебя, - Зах поцеловал его в губы, ощущая то же волнение, как и в первый раз. А затем ласки, ставшие всё более страстными, горячий шёпот, стоны и всхлипы окончательно вытеснили кошмары из сознания.
Вместе они были способны противостоять своим демонам и всей Птичьей стране, питающейся душами художников, неосторожно попавших в ловушку, польстившись на приманку познания жизни и смерти. В друг друге они обрели цель своего существования и окончательно осознали – ничто не сможет их разделить, ведь встретившись, они стали частью друг друга. Неделимое единое целое некогда потерянных душ.